Случаи в транспорте

Райты. Люди были настолько убеждены в невозможности полетов, что большинство из тех, кто видел их первые полеты в Дейтоне (штат Огайо) в 1905 году, приняли это за какой-то фокус, не имеющий практического применения.

Точно так же люди сегодня восприняли бы демонстрацию, скажем, телепатии. Только в мае 1908-го, спустя почти четыре с половиной года после первого полета братьев Райт, газеты направили опытных репортеров, чтобы понять, чем же они занимаются, а опытные редакторы поверили восхищенным репортажам своих журналистов. Мир наконец проснулся и осознал тот факт, что человечество успешно научилось летать».

Но, даже убедившись, что аэроплан – это не чудо, люди еще многие годы недооценивали значимость этого изобретения.

Сначала его рассматривали только как оружие. Затем как игрушку для богатых. И только потом пришли к мысли, что он может быть транспортным средством для перевозки небольшого количества людей.

Washington Post писала в 1909 году: «Коммерческой грузовой авиации никогда не будет. Грузы, как и прежде, будут медленно перемещаться по поверхности земли». Спустя пять месяцев в воздух поднялся первый грузовой самолет.

ногами водителей. День, когда мне встречалась в потоке машин японская иномарка, я считал счастливым. А однажды мне попались за один день все шесть. Одна из них была особенно памятной. Из её переднего окна часто торчала огромная собачья морда, размеру башки которой позавидовал бы любой крупный учёный. Пёсик этот по имени Эдельвейс, как и сама машина, принадлежали отцу моего одноклассника Тёмы. К собачьему интеллекту принято относиться снисходительно, но вот этот пёс, например, обожал играть с нами во дворе в прятки и отыскивал нас гораздо успешнее, чем мы его. Глаза его при этом смеялись.

Однажды хозяин Эдельвейса решил, что негоже сыну и большой собаке околачиваться в летнюю жару в городе. Он рванул с ними по пустынной двухполосной дороге к чистому морю. Сын сел на переднее сиденье и вытурил пёсика на заднее. Но кинологи утверждают, что умная собака делит окружающих на членов своей стаи и вожака. Который может быть только один. Мой одноклассник Тёма безусловно им не являлся - вожак сидел за рулём и напряжённо размышлял только над тем, как бы не угробить драгоценную японку на этой (несколько простых русских слов) дороге.

Поёрзав на заднем сиденье, пёс одним грациозным движением умудрялся протискиваться вперёд и усаживался моему однокласснику прямо на колени, после чего дружески улыбался. Поздним вечером они были остановлены невесть откуда взявшимся инспектором ГАИ на дальних подступах к посёлку

Лазо. Кто не в курсе, это реально глухое место даже сейчас. Катящаяся иномарка с необычным раскосом фар, не говоря уже о прочем дизайне, должна была показаться гаишнику выруливающей на взлёт летающей тарелкой.

К тому времени пёс мирно спал на переднем сиденье, мой одноклассник - на заднем. Инспектор замер на почтительном расстоянии перед слепящими фарами неизвестного устройства и довольно грозно рявкнул "Немедленно выйти из машины! ". Но всё равно его рявк получился каким-то испуганным.

Сама возможность существования праворульного автомобиля вряд ли была известна гаишнику до этой ночи. В ответ на его мужественное требование из предполагаемого водительского окна загадочной машины высунулась огромная собачья морда и дружески ему улыбнулась...

Кому интересно, произошло это летом 82-го в окрестностях Владивостока, поголовье иномарок которого давно перевалило за 300 тысяч. И детская моя примета немножко изменилась. Теперь я считаю счастливым день, когда на дороге попадается симпатичный старенький москвич, даря всем окружающим улыбки и хорошее настроение...

Какой рейс тебе запомнился больше всего? - Вика не задумываясь ответила:

- Да, сидит в голове один страшный рейс, врядли забудешь. То есть рейс как рейс, прошел вполне благополучно, но как вспомню его, так до сих пор жутко делается.

Было это в середине девяностых.

Возвращались мы в Москву, лету четыре с копейками.

Еще на посадке удивилась, что мой салон бизнес класса абсолютно пустой, только один странный пассажир и все, больше ни души.

И странный он настолько, что будь моя воля, я бы его и в эконом не пустила, не то, что в бизнес. Мужик лет под тридцать, одет в черные брюки и белую грязную майку, весь перепачканный: кровью, землей и зеленью – видимо в траве валялся. Лицо тоже какое-то пыльное, серое. Никакой ручной клади у пассажира не наблюдалось.

Но сам-то вроде трезвый, нет повода отказать. Улыбаюсь, как положено, приветствую, усаживаю на место, даже предлагаю пройти умыться.

Взлетели.

Парень попросил водки и яблочко для закуски.

Смотрю, он пересел на соседнее кресло и начал сам с собой тихо разговаривать. Выпил глоток водки, пересел в следующий ряд – кресла-то все пустые.

Я даже хотела его попросить оставаться на своем месте, боялась, что весь салон перепачкает, но что-то меня остановило, не решилась, только спрашивала все время: - «Не желаете чего-нибудь»?

Парень ничего не желал и вдруг горько заплакал. Тихонько так, со всхлипываниями, как маленький мальчик.

Успокоился и опять стал ходить по салону и разговаривать с самим собой, как будто перед ним человек-невидимка.

Тут какой-то двухсоткилограммовой тетке из «эконома», стало тесно и душно и ее решили перевести в мой «бизнес», раз он все равно пустовал.

Довольная тетка пришла, уселась, только открыла журнальчик, как вдруг к ней подошел мой единственный законный пассажир и зашептал что-то на ухо.

Тетка кивнула, перекрестилась и быстро-быстро, насколько позволяла ее комплекция, покинула бизнес салон и вернулась на свое место.

Через некоторое время двое подвыпивших парней, гуляя по самолету, увидели, что шикарные места пустуют, зашли и нагло уселись. Не успела я их попросить покинуть салон, как мой пассажир подскочил, что-то проговорил и мужики аж подпрыгнули как на электрических стульях и извиняясь убежали.

Так он до конца один и летел, то тихо плача, то расхаживая по салону и разговаривая с пустыми креслами, ну абсолютный шизоид.

Перед самой посадкой позвал меня, что-то спросил и мы разговорились.

Оказалось - он не сумасшедший.

Их было двадцать три человека, почти все одноклассники и друзья детства, они всей «бригадой» на денек полетели на переговоры, утрясти свои бандитские дела.

Слетали, утрясли...

Переговоров не получилось. Всех сходу перестреляли и неизвестно где прикопали. Убежать от пуль и «потеряться» в лесу, удалось только моему пассажиру.

…Вот он и ходил всю дорогу по пустому бизнес кладбищу, гладил спинки кресел, как мраморные плиты и прощался со своими друзьями. Других могил ведь у них не будет…

слова. Так что далее от его имени.

«Летели мы как-то с Гришей из Питера в Москву паксами (пассажирами, авиационный сленг (прим. авт. *), после успешной сдачи хвостов сессии в Питерском универе ГА. Летели, естественно, нашим бортом ТСО и в форме. Сдачу последних экзаменов отмечали мы до конца марта и на самолёт пришли в том же состоянии – то есть весёлые. Пили мы так, что чуть на тот самый самолёт и не опоздали. Когда мы пришли, паксы (пассажиры) уже по местам расселись и нас мало кто видел.

Всё бы было отлично, но мы ж и с собой пару бутылочек радости прихватили, ибо душа продолжения банкета требовала.

Чтобы не дискредитировать авиакомпанию, мы прошмыгнули к девчонкам-стюардессам на переднюю кухню (ту, за которой сразу дверь в кабину пилотов располагается) и задёрнули шторку, дабы не тревожить своим времяпрепровождением летящих рейсом людей.

Боинг поднялся в небо.

Мы выпиваем, закусываем, девушки тут же крутятся, я одну уже себе на руки посадил, в любви объясняюсь, замуж в угаре зову…

В общем полёт прошёл весело и незаметно. Хоть вышло так, что в тот день Домодедово не принимал по погоде, и мы минут 40-50 крутились в зоне ожидания. Потом метео пришло в норму, и мы сели».

Продолжение истории мало что помнящему с того полёта Женьке рассказала старшая бортпроводница рейса Алиса, когда он уже в трезвом и сосредоточенном состоянии сел за штурвал в новый рейс в качестве второго пилота.

А дело было на грани фола и ввело в шок как минимум полторы сотни людей:

Представьте себе картину. Вышла тогда Алиса в салон с микрофоном, читает обычную свою послеполётную информацию, типа «не расстёгивайте ремни», «оставайтесь на своих местах»... И тут на виду у всех пассажиров, за её спиной распахивается шторка и на общее обозрение вываливаются два в хлам пьяных пилота. Едва попадая в проход между кресел, один другому громко втирает: "Да я ж тебе говорил, сядем! А ты заладил «на запасной в Ярославль, на запасной в Ярославль... ".

Видели бы вы глаза паксов! Пассажиры ещё долго отказывались расстёгивать ремни и грозились написать жалобы в авиакомпанию, так что Алисе пришлось снова взять микрофон и громко поздравить всех с 1 апреля.

Спасло пилотов, что первое апреля было и стюардесса выкрутилась! )

и пока что не особо ощущаем на себе негативные катаклизмы в обществе. Проживание в экипажах училищ зимой и плавпрактики летом оторвали курсантов от быстро меняющегося течения времени и сделали нас, скорее, наблюдателями, чем участниками событий. Вот такие вот робинзоны во времени и пространстве.

В ту предновогоднюю пятницу, вечером, мне позвонил бывший одноклассник Макс и затребовал «срочной эвакуации» для себя и своего наряда. Диспозиция была такая: он стоял дежурным по КПП где-то на полигоне под Питером и, сменившись, вместе со своими дневальными, возвращался к себе в училище на разъездной «буханке». Машина сломалась, не доехав до города, и теперь они мерзли в заснеженных полях у обездвиженного УАЗика. Я сам только-что отстоял сутки дежурным по роте и был на пути домой. Пришлось разворачивать машину и отправляться на поиски потерпевших.

На Леншоссе, напротив средней школы милиции стоял экипаж ГАИ, который активно проверял документы у проезжающих.

«Странно, - подумал я тогда. - Они что тут делают? Своих ловят? Или охраняют? »

Заметив мой задумчивый взгляд, гаишник махнул палочкой в мою сторону, и тут прошедшие бессонные сутки сыграли со мной злую шутку.

«Зачем он мне своей палкой машет?! – удивился я. – Вон у него же шапка есть! Проще честь отдать! »

Мгновение спустя, сообразив, что надо бы остановиться, я увидел в зеркало заднего вида, как гаишник, злобно посмотрев мне вслед, тормознул другую машину, которая тут же покорно включила правый поворотник.

Минут через двадцать я нашел замерзающего Макса с «сотоварищи». Оставив водителя сломанного УАЗика дожидаться машину техпомощи, четыре курсанта попытались загрузиться ко мне в восьмерку. Выяснилось, что пять здоровенных парней в шинелях с четырьмя автоматами и подсумками не помещаются в мою машину от слова совсем. Шинели и шапки всем пришлось снять и сложить в багажник. Оставшись в робах, курсанты, вместе с калашниковыми, еле-еле разместились внутри салона. Макс, как самый здоровый, сел на переднее пассажирское сиденье.

На обратном пути, что логично, я снова проезжал мимо средней школы милиции и гаишников, которые, увидев мою вишневую восьмерку принялись радостно махать своими палочками уже сразу вдвоем. Пришлось остановиться.

Выйдя из теплого салона автомобиля и начав замерзать на зимнем ветру, я попытался выдавить из себя хоть какие-то внятные слова оправдания за «не остановку» в прошлый раз, как вдруг услышал за собой радостный и, как всегда, бодрый голос Макса:

- Парни, привет! Как дела? Чего остановили? У вас всё нормально? Какие-то проблемы? Чем помочь?

Радостные лица гаишников вытянулись, палочки опустились, старший из них ответил слегка срывающимся голосом:

- Нет! Вообще нет никаких проблем! Можете проезжать!

Я, удивившись такой метаморфозе блюстителей порядка дорожного движения, оглянулся.

За мной, полукругом, в таких же робах, как на мне, стояли четыре автоматчика.