Истории о армии

отдаёт деньги ему назад и возмущённо объявляет на весь салон, какая нынче невоспитанная молодёжь пошла, у бабушки больные ноги, а этот здоровый как бык хлопец посылает её деньги водителю отдать, да ещё, когда маршрутка движется.

И пассажиры встают на сторону бабки, сообщая парню, какой же он негодяй.

Обалдевший парень пытается народу объяснить, что никуда он бабку не посылал. Что ей просто надо было взять деньги и передать тому, кто сидит впереди неё, а тот человек передал бы деньги дальше, вот до водителя деньги бы и дошли.

Но народ не слушает, и продолжает выражаться. Мол, такой-то сын, мальчиш-плохиш...

Парень встаёт, идёт вперёд, передаёт деньги водителю, возвращается на место, достаёт сотовый, набирает номер и, дождавшись ответа говорит:

- Так точно, я, товарищ полковник... Так точно... Подъезжаю... В маршрутке... Товарищ полковник, это неправильная маршрутка... Тут неправильные пассажиры... И они неправильно себя ведут... У вас есть ружьё?

Тут в маршрутке наступает гробовая тишина, на парня устремляются испуганные взгляды.

- Тогда, тащ полковник, я как выйду, сразу стреляйте.

Растолкав своих заступников, первой из маршрутки выскочила та самая бабка.

же, только и всё различие, что у макаровцев на левом рукаве, над золотистым якорем, пять букв, а не три, как у парней из средней мореходки. Они хоть и ленинградское и морское училище, но не высшее и не инженерное.

В том феврале мы были уже на шестом курсе и у нас во всю шли госэкзамены, когда в средней мореходке что-то случилось и от них к нам на дискотеку никто не пришёл. Девушки где-то с час потанцевали одни, а потом пошли искать кавалеров в жилой корпус.

Кубрики нашей роты располагались на пятом этаже, а под нами, на четвёртом, было общежитие для иногородних капитанов и старпомов, приехавших на курсы повышения квалификации. Комсостав, коротая субботний питерский вечер, пил горячительные напитки и мечтал о женском обществе. И тут к ним в дверь постучали.

Увиденному девушки не обрадовались. Они хотели найти кавалеров лет на двадцать помоложе и на пол-литра на нос потрезвее. В общем, стало много шума и визга. На женские крики, вниз, на этаж ниже, спустились курсанты выпускного курса. Ну что тут сказать: молодость и массовость победили опыт и алкоголизм. Часа через два, уже из травмы, помятые капитаны и старпомы звонили своим однокашникам, всевозможным начальникам с замполитами, и требовали отчислить из училища всех участников драки.

Поскольку выгнать весь шестой курс за месяц до выпуска не представлялось возможным, то «козлом отпущения» решили сделать дежурного по роте, то есть меня. В тот вечер я сидел дома и готовился к защите диплома, когда позвонил мой дневальный с рассказом о побоище в общежитии комсостава. Пришлось сесть в машину и вернуться в роту. К училищу я подъехал только минут через сорок и даже поучаствовал в эвакуации пострадавших в травму. Но мое отсутствие на мордобойном мероприятии меня не спасло. Виноват я был по любому: либо за то, что участвовал в драке, либо за то, что отсутствовал и в драке, соответственно, не участвовал.

Дисциплинарную комиссию по моему отчислению назначили на первое апреля. Ровно через месяц после нашего выпуска из Макаровки. На заседание комиссии я прибыл в курсантской форме, но с ромбиком выпускника ВУЗа на груди. Начальник училища, тот самый, который ещё совсем недавно вручал мне диплом и поздравлял с окончанием учёбы, теперь грозно вращал глазами и предлагал выгнать меня вон из мореходки. Рядом с ним сидели перебинтованные и загипсованные капитаны и зло мне улыбались. Так я был отчислен после выпуска и на следующий день, на автобусе, уехал в Таллин, штурманом на пароход.

С тех пор прошло много лет и я до сих пор не очень уверен: где меня разыграли? ! Когда вручали диплом или потом, через месяц, на дисциплинарной комиссии?!

В один из дней сидим с нашим доктором, пьем вино. Прибегает переводчик и приносит факс из штаба сектора, в котором французы интересуются, не нужны ли русскому батальону презервативы.

Доктор говорит переводчику:

- Отправляй, нужны.

Минут через 20 заявляется переводчик с новым факсом, в котором французы интересуются сколько презервативов нужно русскому батальону. Тут доктор зачесал репу, но быстро принял решение и дал команду:

- Пиши 5 упаковок.

Через 10 минут прибегает уже порядком затраханый переводчик и приносит очередной факс:

- А русский доктор уверен, что ему нужно именно это количество презервативов?

Тут нашего доктора понесло:

- Они что там, охренели, я что не знаю сколько мне гандонов нужно на батальон!!! - и к переводчику - Пиши, подтверждаю - 5 упаковок.

А теперь представьте наше удивление, когда, дня через 3, подъехал французкий грузовик и выгрузил прямо во двор 5 упаковок, каждая размером 1,2х1,2х1 метр. Сколько их там было, можно только предположить, если в коробочке размером с книгу - 350шт. Нужно было видеть лицо комбата...

помощника усаживаю обзвонить посты!

Приказываю доставить мне лошадь с телегой (на ней отходы из столовой свинарь возил)

В пакет укладываю пряники, бутылку водки литровую и холодный чай, на запивку.

За главного - первый помощник. С постов обещаю докладывать)

Нно! Поехали!

Романтика! Еду не спеша, иногда поводьями поигрываю, но скотинку не тороплю! Первый часовой!

А надобно сказать об объекте, который мы охраняли:

- Урал, завод стоит аккурат на границе азии и европы! Столб есть! Выходишь на проверку постов из азии и через европу возвращаешься в караул.

И вот я из азии, на хромой но спокойной лошадке еду по периметру, поздравить часовых! Все предупреждены, что я на лошади поеду, но цель визита не оглашалась!

Всё по правилам: цифровой пароль, который я сам и определил на сутки. Часик - ответил! Умница! Подхожу.

- За верную службу и неимоверное терпение морозов, награждаю полушубком и рюмкой водки! (я с собой ещё и полушубки захватил, аккурат на все посты, морозец за минус десять перевалил, а по уставу - в одной шинели уже нельзя! )

Дарую пряник и наливаю стаканчик!

Видели бы Вы глаза этого рядового!

На посту, куда его из тёплого караула выгнали, сам начальник караула приподносит водки! Рядом лошадь фырчит! Полушубок начкар помогает надеть! Сюрреализм!

- Солдат! Звони в караул, начальник движется к следующему посту, нарушений нет!

Объехал периметр. Не рассчитал с водкой, на ближайшие посты, со стороны европы - водки не хватило. Полушубки раздал и поехал в караул.

Потом отправил разводящих исправить ситуацию! Спирта у нас не переводилось в принципе! Сам принимал груз со спиртом - еженедельно! А знакомых, среди работяг из того цеха - найти было не сложно! Все попивали спиртягу, а чтоб перед комендантом объекта не палиться, обращались к часовым на первом посту!

Оставляли спирта. Ну выпили люди, не гнобить же им жизнь!

В итоге: - Все удивлены и довольны! Караул боеспособен (разводящим дал выпить ближе к пересменке, другим рядовым по стопочке тоже налил, лично! Но на морозе из них это улетучилось за минуты. ). Лошадь накормили хлебом и отправили к свинарю. Мои сержанты - пищали от восторга! Я сделал людям праздник!

Менял меня офицер третьего взвода, зануда ужасный!

Но в карауле был порядок! Все солдаты и сержанты оценили моё начальство и не подвели!

«Есть! » – видимо, был ему какой-то резон в этом деле. А мало того, что у него голова была светлая, так еще и седая, что в наших доблестных войсках только усугубилось: слишком поздно он включил «режим дурака».

Еще на сборном пункте офицер, приехавший забирать партию новобранцев, почитал личное дело Петрова и пригрозил, что поставит его писарем в штаб. Петров улыбнулся застенчиво, но промолчал: всякому офицеру верить на сборном пункте – мигом окажешься хрен знает где.

Познакомился я с ним уже на КМБ. Скромный, молчаливый, ни в одном месте не спортивный, но эрудированный – аж общаться приятно. В один батальон в итоге и попали. Через полгода он, как уже говорилось, поседел еще больше, так что даже короткая стрижка этого не скрывала. А офицеры и прапорщики батальона, поняв, что новый писарь (он же хакер, он же ремонтник он же… – список можно продолжать) быстро разбирается во многих вещах, а более всего – в куче бумаг, постарались спихнуть ему как можно больше обязанностей. Начальник штаба вместе с комбатом, правда, быстро всех отвадили, лишив самых хитрожопых премии. А через полгода доблестного труда даже младшего сержанта дали.

В батальоне Петрова не трогали: во-первых, считали безобидным: он умудрялся все конфликты, даже прошедшие точку невозврата, решать мирным путем, а во-вторых, прекрасно понимали, что с «крышующими» его майорами да капитанами ссориться не резон. Да и он не лез в дела батальона: вставал раньше всех, ложился позже всех, когда документы доделывал к утру. Мы даже не всегда знали, ночевал ли он в казарме, или провел ночь, заполняя книги да журналы.

И вот в один из дней приключилась у нашего уже младшего сержанта Петрова неприятность: слетела винда, а работы – непочатый край. Начальник штаба быстро раздобыл ему телефон с интернетом, и Петров начал отчаянно гуглить.

В тот момент дневальным по штабу стоял паренек, не так давно пришедший с КМБ. Лиц командиров он не знал, но в званиях разбирался. То есть полковника от прапорщика отличить мог вполне. Проблема была в одном: близоруким оказался, и на какой-то ляд снял (или не надел) очки. В ту минуту, как на грех, появился командир бригады. Появлялся он всегда одинаково: сперва его живот, а через секунду он сам, сверкая полковничьими звездами. Дневальный прищурился, разглядел три искорки на полевых фальшпогонах, но размер не определил (счел старлеем) и просто молча отдал честь. Комбриг это любил: он всегда старался заходить в батальоны как вежливый лось, тихо и по возможности незаметно. И вот так тихо он вошел в кабинет начальника штаба, где несчастный Петров, матерясь про себя, искал способы воскресить шайтан-машину в кратчайшие сроки. Отметим, что сидел он спиной к двери, и вошедшего просто не заметил.

Комбриг посмотрел на эту картину, подошел поближе, пару секунд разглядывал подробности вопиющего нарушения всего, чего можно, после чего отвесил такого хозяйского леща Петрову. Тот от неожиданности аж взлетел. Глаза углядели созвездия на плечах, и в ближайших кабинетах зазвенели стекла от могучего: «Здражлатащполковник! »

На вопль из своего закутка вылетел начальник штаба и вытянулся по стойке смирно.

– Почему солдат с телефоном? – строго спросил комбриг.

– Пытаемся комп починить, система слетела, тут же отрапортовал начальник штаба.

– Почему солдат не стриженный? – продолжал допытываться полкан. Следует отдать должное, Петров на тот момент действительно сильно оброс: ему банально некогда было постричься, да и острой необходимости не было, он попросту игнорировал все построения.

– Пострижем.

– Почему солдат седой? . .

Ответа найти никто не сумел. Комбриг прошелся по кабинетам, выдал замечания по поводу чайников и чешущих языками гражданских тёть, вставил пистон комбату и начальнику штаба и уплыл куда-то в направлении соседних зданий. К дневальному подошел злой Петров. Неизвестно, чем закончился их разговор, но дневальный с того дня всегда был при очках и время от времени бегал на улицу посмотреть, нет ли больших звезд в непосредственной близости от штаба.

Через пару часов после ухода полковника, Петрову пришлось нести документы в штаб бригады. Там он переceкся с батальонным замполитом, который отчаянно пытался придать своей морде серьезное выражение. Получалось не очень. А когда он увидел Петрова, его вообще затрясло от беззвучного хохота.

– Товарищ майор, что случилось? – поинтересовался тот.

Проржавшись, замполит процитировал речь комбрига, выданную им во время совещания: «Захожу я, значит в штаб батальона. То что команду никто не подал, это как бы хрен с ним, но дальше… Захожу в кабинет начальника штаба. Смотрю – майор что ли за компом сидит? . . Присмотрелся – нет, солдат. Короче, бардак там у вас: чайники стоят, бабы ржут, дневальный слепой, а посередине сидит солдат, смотрит на все это [м]лядство и медленно седеет! »

Прозвище «Седой Солдат» закрепилось за Петровым до самого дембеля…

кузовом, сама установка и принадлежащий всему этому оружию сопроводительный шанцевый инструмент, то бишь: лопаты, ломы и др. вкрай необходимые инструменты войны.

Время от времени бригаду посещали проверяющие, главной задачей которых была необходимость накопать замечаний для последующего мощного вздрючивания старших офицеров, так как расслабление в мирное время - основная причина проигрыша всех войн.

При очередной проверке 1-го дивизиона, командира которого по причине отпуска замещал боевой офицер майор Кучуков - коренастый мужик с агрессивным характером, проверяющий (не менее злой по жизни майор-штабист) решил довести дело до полномосштабной звездюлины коллеге по защите Родины.

При получении дивизионом всего трех замечаний, звездюлина совершенно неизбежна, а сама суть замечаний на собраниях не рассматривалась, важно было количество.

Ворвавшись в боксы с НЗ, проверяющий как кондор первым делом вцепился в лопату, которая торчала в держаке сбоку ГАЗ-66 и начал диктовать помощнику приговор: "1 - черенок лопаты имеет заусеницы, краска слезла;

2 - жало (металлическая заточенная часть) лопаты ржавое и несмазанное;

3 - ЗИП лопаты (представьте себе, что даже у лопаты есть запасные части:

непосредственно в том месте, куда крепится черенок, есть выступ, служащий не только ребром жесткости, но и местом, где хранится запасной щуруп)

отсутствует. Товарищ майор - вашему дивизиону двойка!"

Майор Кучуков, наблюдая эту картину краснеющим от злобы лицом выдает:

- Хрен вам, товарищ майор!

Вырывает из рук помощника лопату, как метатель копья забрасывает ее за забор части и, тыча в блокнот помощника, диктует:

- Пиши "Нет лопаты" - 1 замечание!

В этот день больше замечаний дивизиону не накопали, за что звездюлину получил проверяющий.

чтоб не загреметь в караул, после трех-то бессонных ночей, а забрался в кузов стоящей рядом разбитой машины и тут же заснул.

Проснулся от толчков и качки, приоткрыл глаза: япона мать! Он едет в кузове грузовика, вдоль бортов которого сидят три немца! Потряхивает прилично, но слава богу они дремлют. Остатки сна слетают мгновенно и он тут же соображает, что еще жив только потому, что с головой укрыт немецкой шинелью. Как можно осторожнее он оглядывается: рядом барабаны с проводами и немец весь в окровавленных бинтах и, похоже, уже скончавшийся.

Что делать? Попытаться пристрелить этих троих и сигануть. Но винтовки не видно. Да и бесполезно, наверняка машина едет в колоне и его тут же пристрелят. А ведь война заканчивается и ой как хочется выжить. И у него созревает план.

Дед тихонечко снимает грязные окровавленные бинты с немца. И так же тихо под шинелью заматывает себе ими голову, оставив лишь глаза. Мол, ранен так, что ни говорить, ни слышать не могу. А на первой остановке, изображая раненого, решает попытаться вылезти из грузовика, типа, отлить. Ну и свалить потом. Для этого он избавляется от своей советской формы, выпихнув ее в щель в борту и, оставшись лишь в исподнем, очень медленно, поскольку уже на виду у немцев, в такт толчкам, натягивает на себя шинель бойца вермахта.

И тут машина останавливается. Фрицы просыпаются. Один из них трогает раненого товарища, что-то говорит на немецком. Затем все трое негромко произносят молитву. А Дед под шинелью так неудачно обмотал голову, что теперь толком не слышит и не намного лучше видит. А самое главное, с трудом дышит. И он решает - пора, пока не задохнулся.

Из положения лежа, он стоная, сначала садится, затем, продолжая сопровождать свои действия стонами, встает на карачки и хватается за борт. Он чувствует, что выглядит это все как-то не так, но немцы, вроде бы, не выказывают признаков беспокойства. И Дед перелезает через борт, спускается на землю, и, ковыряясь в шинели в районе ширинки, чтоб всем было понятно, какая у него возникла маленькая необходимость, пошатываясь идет к кустам. Напряжение дикое, сердце выскакивает из груди, в голове калейдоскоп мыслей. И нервы у деда не выдерживают. Он рвет со всех ног в сторону овражка. Сзади слышатся крики, стрельба. Сильный удар в район ягодиц и он падает, не пробежав и 50 метров. Лежа, он видит подбегающих людей и жалеет в этот момент лишь о том, что пуля попала не в голову.

А сейчас вернемся чуть назад, к тому моменту, когда дед забрался в кузов, как ему показалось, разбитой машины. А машина была хоть и потрепанной, но целой и принадлежала связистам из приданного их полку дивизиона 122-миллимитровых гаубиц. Их передислоцировали, и водила, получив приказ увез и деда. В указанном месте тех выстроили в колонну и они покатили в наш тыл. Где-то, в кузов одной из машины закинули пленных немцев, сдавались они тогда пачками, их даже не охраняли. И это оказался грузовичок в котором спал мой дед. Но когда колонна остановилась, а одна фашистская гадина вдруг попыталась удрать, красноармейцы, естественно, открыли по этой сволочи огонь и прострелили ей задницу.

Конечно, потом во всем разобрались. Деду влепили штрафную роту. Хотя могли и расстрелять. Он же документы все свои вместе с формой выбросил и награды (две медали).

Рана была у него довольно тяжелой, но в госпитале зажила быстро. А в штрафную роту он не попал, кончилась война и его амнистировали.

Вот так мой дед умудрился бежать из плена от пленных немцев, будучи в тылу среди своих.

И хоть вспоминал он это с улыбкой, этот эпизод был для него самым напряженным и драматичным за всю войну.

через клубы дыма курящих гостей у входа в русский ресторан.

- Ах, как мило, что вы пришли, - расплылась в традиционной американской улыбке моя супруга, - милый (это, видимо она – мне? ), мы с Синтией вас ненадолго оставим, а ты проследи, чтобы Кевин на скучал. .

- Шикарная перспектива, - подумал я, - и как же, интересно, я должен его развлекать? Рассказать ему о собаке, которой у меня никогда не было? Или попросить его рассказать в очередной раз о его псинах? . . хммм. .

- Кевин, пойдем покурим. . , - сказал я с надеждой. С надеждой «спихнуть» этого американского недотепу в руки кого-то из курящих гостей.

- Я не курю, - отозвался Кевин, с интересом рассматривая сервированный стол, - скажи, а что, это все надо съесть и выпить?

- Ну, по крайней мере, попробовать стоит. А вдруг понравится? – улыбнулся я, - А насчет выпивки, - как хочешь. Никто не заставляет...

За столом американцы оказались сидящими напротив моего друга Сашки, и я выдохнул счастливо – пусть Сашка со своей женой их поразвлекают (прости, друг! ). А потом пошли тосты-танцы-перекуры, и я на какое-то время потерял Синтию и Кевина из виду.

Он вышел из ресторана пошатываясь, и попросил у меня сигарету. .

- Ты же не куришь?! ? - удивился я.

Кевин крутил сигарету между пальцами, не решаясь ее поджечь. .

- Понимаешь, я больше не могу пить. . , - заплетающимся языком промямлил он.

- Так что за проблема? Не пей.

- Да, но я ОЧЕНЬ УВАЖАЮ Алекса, а он говорит, уважаешь - пей. .

После этой гулянки мы больше никогда не встречались ни с Кевином, ни с его женой. Перестали они нас уважать, не иначе.

P. S. У моей жены есть еще 2 американских подруги, которых я не перевариваю. Обязательно позову их на свой ДР. Разумеется, с мужьями.