Истории о армии

играют, стараются. Ноги впечатываются в асфальт. Подковы разлетаются в разные стороны. Четко. Красиво. Егерский марш звучит!

И вдруг! Камешек на асфальте плаца, у самой трибуны. Правофланговый, трубач, роста 190 см, со всего размаха впечатывает сапог на этот камешек. Подворачивает ногу и падает на живот, поднимая руки с трубой вверх. Инстинкт музыканта. Инструмент дороже жизни.

Оркестр, продолжая идти, правой своей стороной, спотыкаясь об упавшего трубача.

Музыканты падают, как костяшки домино и плац превращается в кучу мала.

Оставшая часть музыкантов, с каменными лицами продолжает, как ни в чем не бывало, отбивать шаг и реветь в трубы. Но композиция уже не та. Остались только вторые голоса.

Дирижер, не видя, что делается за его спиной, наконец услышал странное звучание "Егерского марша", сделал уставной разворот и пошел обратно к оркестру. Остановил его перед самой трибуной, прекратил музыку и обращаясь к стоящей на трибуне комиссии прокричал:

"Мы продемонстрировали вам, как будут проходить оркестры по неубранной территории плаца! Сейчас мы уберем эти камешки и покажем вам, как пройдет оркестр, когда на плацу чисто"! С этими словами, он поднял камешки и демонстративно выбросил их на обочину.

Вернул оркестр на исходную.

Снова с "Егерским маршем" оркестр прошел великолепно!

- сделано, голому собраться - только подпоясаться: заправилась и поехала. На дороге знаки

"55" - то есть больше 55 миль в час низзя! - но все едут 65, и как бы все ОК. Ну, и подруга тоже - 65. Только уж очень ей не понравилась развалюха, что ехала прямо перед ней - тоже 65, к слову сказать. Взяла она, немножко подразогналась, и обогнала развалюху. А та ни с того ни с сего как включит маячок и сирену, как прижмет нашу девушку к обочине!

"Скрытое патрулирование" - так коп это объяснил.

Правда, копом назвать этого этого пожилого человека она потом не решилась. Он поспрашивал, кто она, откуда, куда едет, долго ли там пробудет... "Из А***, в Н****, на выходные - то есть 2 дня". Дедуля подумал и сказал так: "Я тебя наказывать не буду. Я внесу тебя в компьютер на 2 дня и если за это время ты нарушишь правила еще раз, то заплатишь штраф не в 2, а в 4 раза больше. Ясно? А теперь я поеду в Н*** со скоростью 65, и буду там к полудню. А ты поедешь 55, и будешь на 2 часа позже. А могла бы приехать одновременно со мной! "

Так что копы - они иной раз и к простым людям нормально относятся.

доверяли не только глотку драть в казармах и на плацу, но и более серьезные дела поручали. Комбат вызвал меня в канцелярию и приказал собираться в командировку, надо было сопроводить в учебную часть под Бердянском молодого матроса Колю Мыльникова. Парень он был тихий, деревенский, но , поскольку присягу еще не принимал, а дорога дальняя, (не шутка через весь Союз с тремя пересадками ехать из Балтийска в Бердянск), подготовку парня я начал с того, что дал ему почитать Свод Военных Законов (увесистая такая книжка). Убедившись, что Коля проникся карами за военные преступления, выписал я в строевой части аттестаты, требования на проездные документы, командировочные предписания и еще кучу всякой бумаги, получил инструктаж начальника штаба - и в путь. Такой же ,как я, годовалый старший матрос Петя Кусок, водолаз из инженерно-десантной роты, составил мне со своим молодым бойцом, ехавшим тоже в «учебку», компанию до Харькова. Загрузились мы в поезд Калининград - Харьков, заняли последний отсек плацкартного вагона и под поедание выданного сухого пайка и разговоры, тронулись в дорогу дальнюю.

Где-то между Калининградом и Вильнюсом в вагон набилось десятка три «дембелей» из какой-то мотострелковой дивизии, с водярой, матюгами, песнями и прочими прелестями достойного «дембеля». Мы, как парни скромные, но гордые своей принадлежностью к элите, в контакт с ними не вступали, подстрижены были все под «ноль» (это тогда было такое злодейское проявление «дедовщины», пока на второй год не перевели – никаких чубов из-под берета и все знали, стриженый - значит еще «салага»), одеты в общефлотскую форму № 3 и принадлежность нашу к морской пехоте выдавали только «штаты» (красный круг с золотым якорем внутри на черном фоне) на левых рукавах, на что «пехтура» по необразованности своей внимания не обращала. В Вильнюсе в вагон сели с десяток парней из ВДВ и заняли первый отсек, тот, что возле купе проводников.

«Пехтура» упилась в хлам, загадила вагон и друг друга и возжелала, чтобы наши молодые матросы им отстирали их облеванные мундиры. Эта «предъява» была послана соответствующим образом с применением наиболее цветистых оборотов из «малого загиба Петра Великого» (на Флоте матом не ругаются, на нем разговаривают, увы, традиция! ). Услышав ответ, напрочь обличающий их солдафонскую серость, наши оппоненты решили побоксировать и всей гурьбой навалиться на нас, что сделать в тесных условиях вагона достаточно трудно. Заняв оборону, мы вчетвером (молодые, хоть и не присягали, но уже прочувствовали, что такое честь мундира и ощутили гордость за принадлежность к элите) успешно отбивали атаки, удерживая за собой наш последний рубеж - отсек и гальюн. Разрешение ситуации из патового положения ускорил вопль проводницы – «Моряков бьют! ».

Собравшие праздновать ВДВ-шники (великолепная советская крылатая пехота! ), до этого не выглядывавшие из своего первого отсека по причине своей невозмутимо грозной силы, поинтересовались, каких еще моряков там пытаются бить пьяные мотострелки? Увидев «штаты» у нас на «фланелевках», парни прояснили вопрос и с боевым кличем: «Братки-морпехи, держи рубеж крепко, мы сейчас с тылу подмогнем! », начали теснить, давить и раскидывать на полки мотострелковое воинство. Мы же из обороны перешли в уверенное наступление и встретились с «голубыми беретами» на середине линии фронта, где-то посреди вагона. Серая солдатчина была повержена, раздавлена, смята и полностью деморализована. Узнав причину конфликта, деды из ВДВ общим сходом с МП постановили наказать зарвавшихся военнослужащих и заставить их просить разрешения на посещение гальюнов вплоть до самого Харькова, что неукоснительно соблюдалось и исполнялось.

Вот такое братство по оружию…. .

На одном корабле, например, был случай. Сидящий на палубе матрос замкнул головой электрический щит на 380 вольт, ток через него протёк, и оторвал ему пятку. И этой пяткой, — вместе с оторванным каблуком ботинка, — он стрельнул в лоб другому матросу, который сидел напротив. Потом они вместе в госпитале лежали: один без пятки, другой с сотрясением мозга.

Торжество технологий.

У нас вот тоже был один случай. Стояли мы как-то в базе и вечером заряжали аккумуляторную батарею. Батарея на лодке очень большая и свинцово-кислотная. Грубо говоря, много бочек с серной кислотой. Больше двухсот. Кислота иногда нагревается и выделяет водород. Особенно в процессе заряда. Это называется «батарея газует». Ну, или «пердит», кому как больше нравится. Процесс контролируется, и отсек время от времени проветривается с помощью большого и мощного вентилятора. Если в воздухе больше четырёх процентов водорода, то воздух может взорваться. Как дирижабль "Гинденбург".

В общем, мы заряжались, батарея попёрдывала, все были довольны. И вдруг загорелись концы питания с берега — от зарядного устройства, грубо говоря. Электричество кончилось, приборы отключились, и стало темно и грустно. Потушили, снова дали электричество, и всё заработало. И приборы заработали. И сразу тревожно заверещали — водорода было восемь процентов. Прозевали, олухи. Потому что был ещё переносной прибор. Специально сделанный, чтоб измерять водород при отключении электричества. Но он был на батарейках, а батарейки давно упёрли моряки — плеер на вахте слушать.

Пришёл я в отсек где батарея, и первое, что там увидел, были три матроса. Один из них блевал, два других шатались и закатывали глаза, пытаясь включиться в дыхательные аппараты.

В школе учат, что водород — газ без цвета и запаха. Не знаю, какой там водород в школе, но наш вонял. Вроде не сильно, а всё равно чувствуешь, что атмосфера не та. Инопланетная какая-то.

Матросов выгнали на пирс дышать воздухом. Остались втроём: главный электрик Денис, ещё один электрик Рома, и я — дежурный по всей этой байде. Отсек задраили.

Стало тихо и тоскливо.

— Надо вентилироваться, — сказал Денис, — но движок вентилятора может дать искру. И тогда водород [бах]нет. У нас полный боезапас над головой, теоретически может сдетонировать. Нам-то уже пофиг будет, а вот корабль точно распи[тух]ит. Вместе с пирсом, штабом дивизии, и камбузом.

— На штаб плевать, а вот камбуз нам точно не простят, — сказал я.

— А может не сдетонирует? — спросил Рома.

— Тогда только нас распи[тух]ит. В любом случае, мы об этом уже не узнаем, — подытожил Денис, — Серёга, чего думаешь? Ты дежурный, если что случится — тебя вешать будут.

— Если что случится, вешать будет уже нечего, — резонно возразил я нетвёрдым голосом, — Давайте вентилятор запускать, авось пронесёт.

Молодость беспечна до идиотизма, ага.

— Вахту будем предупреждать? — спросил Рома.

— А смысл? — ответил Денис, — только время потеряем. Они весь корабль с перепуга загадят, пока совещаться будут. Сделаем всё тихо и быстро. Раз-два-три, ёлочка гори.

Вентилятор загудел, перемалывая водород и выбрасывая его в атмосферу. Стрелка газоанализатора качнулась и поползла вниз — к спасительной отметке четыре процента, выделенной жирной красной чертой. Рома сидел с закрытыми глазами и неслышно бормотал. Видимо, договаривался с боженькой. Денис, сжав зубы, таращился на прибор. Я потел и шевелил волосами, гадая, найдут ли мой жетон-смертник. Все молчали.

Как проскочили красную черту — не помню. Наверное, тоже глаза закрыл. Когда стрелка уткнулась в ноль, Денис перевёл дух и спросил: — Надеюсь, среди нас нет таких, кто принципиально не пьёт на корабле?

Таких, конечно же, не нашлось.

Утреннее построение я проспал. В каюту влетел мой начальник Соловей, и, поглядев на меня, спросил, как дела. Он был уже в курсе.

— Нормально, — ответил я, — сушняк давит.

— Да-а, зажли вы с водородом нехило, — восхитился Серёга.

— Зажигали, но не зажглось, — сказал я, разлепляя глаза.

— И слава богу, — ответил Соловей и бодро ускакал по своим делам.

Через несколько дней я пришёл к нашему главному торпедисту и сказал:

— Андрюха, можешь посчитать, сколько взрывчатки в твоих торпедах? В сумме?

— Тебе как, в пересчёте на тротил? — деловито спросил тот, — у нас же морская смесь, она мощнее.

— Валяй, — говорю, — на тротил. Чтоб наглядно.

Андрюха долго считал, выводя на бумажке столбики цифр. Изображал умственный труд. Затем крупно написал цифру и показал мне. Цифра впечатлила. Я эту бумажку на память сохранил. Сейчас где-то в архиве валяется.

Через неделю про эту историю уже забыли. Потому что на флоте всегда происходит что-то, что занимает голову на ближайшее время.

В 2013 году в Индии взорвалась и затонула подводная лодка с дебильным названием «Синдуракшак». Индийские подводники в тот момент заряжали аккумуляторную батарею. «О-о, я знаю что там произошло! », — подумал я, прочитав эту новость. И придумал фразу, с которой начинается этот рассказ. И которой, пожалуй, он закончится:

Молодость беспечна до идиотизма.

заехать в глухой угол соседней Новосибирской области и сдать в аренду жителям одного сельца расположенное рядом с этим селом степное озеро, кишащее карасями. Как выкрутился Медяков из этой вскоре получившей огласку истории, известно только ему самому. Но однажды из-за любви к халяве он таки по-крупному вляпался в дерьмо. Рассказываю.

В те годы в хлебоуборочную пору все ответственные работники организаций и предприятий нашего райцентра несли нагрузку как общественные инспекторы ГАИ и дежурили на трассе Павлодар-Омск. Пост этот был обыкновенным павильоном на манер автобусной остановки. Ни телефона, ни света там не было. Заступавшему на дежурство давали нарукавную повязку и полосатый жезл. Этой атрибутики было достаточно, чтобы тормознуть любую машину, проверить у водителя документы, груз.

Вот так в один из сентябрьских дней на пост по графику заступил и наш герой.

Было солнечно и тепло. Медяков сидел на лавочке около будки и лениво курил, провожая взглядом проносившиеся мимо машины. Но вот к посту стал приближаться молоковоз. «Не мешало бы молочка попить после вчерашнего» - подумал Медяков и, привстав с лавки, сделал отмашку жезлом, приказывая водителю остановиться. Молоковоз плавно притормозил, в желтой цистерне гулко заплескалось содержимое.

- Что везешь? – для проформы спросил Медяков у водителя.

- Сливки, - охотно ответил шофер. Он не врал – труженики МТФ обычно сепарировали молоко, обрат оставляли для выпойки телятам, а сливки сдавали на местный маслозавод.

- Это хорошо, - обрадовался Медяков. – Постой-ка.

Он сходил в будку и вернулся со стеклянной литровой банкой.

- А ну, зачерпни! – приказал Медяков водителю. А тому что, жалко? Лишь бы гаишник не «прикапывался». Он залез на цистерну, открыл люк и, зачерпнув банкой, протянул ее общественному гаишнику. Медяков пригубил. Сливки были холодными и невероятно вкусными. Общественник крякнул и на одном дыхании выпил всю банку. По его болевшим от вчерашнего внутренностям как будто боженька босиком прошелся.

-Ух, как хорошо! – крякнул Медяков. Да, забыл сказать, что в нем весу было центнера полтора. Так что эта баночка для него была как наперсток.

- Набери-ка еще, - велел он водителю. Вторую банку Медяков пил уже обстоятельно.

-Ну, я поехал? – нетерпеливо спросил водитель.

Медяков вытер губы и протянул банку водителю в третий раз:

- На, грёбани еще раз. Это я с собой возьму. И поезжай.

Приняв полную банку, Медяков сделал шаг, другой к будке. И тут в его чреве что-то заурчало, забормотало. Медяков остановился, сдерживая невыносимую потребность испортить воздух. Но не сдержался и пернул…

Это Медяков так поначалу подумал, что просто пукнул. А на самом деле только что выпитые им два литра свежих сливок одномоментно выплеснулись ему в штаны, прихватив с собой и все съеденное и выпитое накануне. Вот так и стоял наш герой, с выпученными от ужаса и отвращения глазами, с банкой сливок в одной руке, полосатым жезлом в другой, и широко расставленными ногами. Водители проезжающих машин, видя застывшего в столбняке хоть и общественного, но все же инспектора ГАИ, притормаживали и спрашивали, не нужна ли помощь. Но в ответ лишь слышали матернейшие пожелания следовать как можно скорее дальше.

Наконец, тихо-тихо переставляя ноги, Медяков таки добрался до будки, затем спустился в кювет. Там была приличная лужа, в которой Медяков и совершил необходимые водные процедуры, а также постирался. И еще несколько часов ждал, пока все его пострадавшее белье, подвешенное к кровле будки с тыльной стороны, не просохнет

Вы думаете, у Медякова с той поры пропала всякая охота к халяве? Как бы не так. Но вот сливок он больше не пил. Совсем.

он был в очередном походе против гнусных австрияков, то занесло его неверным ветром войны в Сан-Марино. Сан-Марино, как известно, является САМОЙ древней республикой в мире, и не терпит никаких тираний и прочих королей. И потому, соответственно, старается помогаться всяким гонимым революционерам и всевозможным борцам за свободу. Гарибальди попросил у них помощи и укрытия. А ведь Сан-Марино государство хоть и гордо-демократическое, но крошечное, и с символической армией.

Правительство Сан-Марино встало перед нелегким выбором: либо сдать Гарибальди австриякам, и подвергнутся остракизму всего честного вольного человечества, - либо приютить опального итальянца и подвергнуться разграблению и полному уничтожению со стороны австрийцев, ибо те могли сие сотворить в один момент.

Было принято соломоново решение. Гарибальди было сказано следующее: "Значит так. Ты, и все твои отряды сдаете оружие, и сваливаете его на центральной площади. Тебе лично, и твоим ближайшим сподвижникам мы предоставляем тайный подземный проход за пределы Сан-Марино (мол, шлёпайте потом куда хотите), а ваши рядовые солдаты пусть бродят по нашим улицам как гости сан-маринской республики. Но без оружия, само собой... ".

Что получилось в результате: Гарибальди с друзьями благополучно скипнули от австрийской армии, а когда австрияки вошли в Сан-Марино, им было совершенно честно сказано: "Да, Гарибальди тут был. Где он сейчас мы понятия не имеем. Куда-то убёг. Его солдаты? Да вот они! Своё оружие они сложили. Вот оно, забирайте, если охота. А так, они просто гости нашей республики, не более того".

Аввстрийцы почесали репу, поняли, что претензий, вроде как, предъявлять не за что, - солдаты Гарибальди опасности не представляют, не вооружены, и старинную республику не тронули. Пошли австрийцы искать Гарибальди в других местах.

Тем самым Сан-Марино сохранило лицо: революционер, которого любила вся Италия был спасен, и готов к дальнейшим битвам, и вообще к освобождению прекрасной страны, а малюсенькая республика Сан-Марино обереглась и от позора предательства, и от погрома оккупантов.

и караульной службы. Офицеров было много человек 80 -90 , но они утром приходили , вечером уходили, особенно никого не трогали, главное что бы было чисто и убранно . Но самое классное и счастливое время для меня на ступало весной и осенью когда начинался призыв молодежи в армию. Меня на 2-3 месяца отправляли в командировку на пункт молодого пополнения в часть которая находилась за городом и куда свозили призывников со всего союза и распределяли по частям дивизии. Я хорошо и быстро печатал документы на машинке и в мои обязанности входило принять призывников , заселить в казарму , поставить на довольствие и утром когда приедет начальство со штаба распределять их по частям помочь быстро отпечатать необходимые документы кого куда. Иногда новых поступлений небыло по 2-3 дня и я мог просто спать целый день или смотреть телик или просто гулять в лесу или сам себе выписать увольнительную и пойти в соседний райцентр в кино в кафе или просто пить с кочегаром в кочегарке . С работой я справлятся хорошо и быстро начальству я нравился был в чине сержанта и поэтому когда местные офицеры и прапорщики пыталися на меня наехать что я слоняюсь без дела и нагрузить меня какой-то работой или выгнать вместе с солдатами части в наряд или на строевую я закрывался в кабинете с документами и смело их посылал нах , как мне приказали офицеры моего штаба. Они скрипели зубами но сделать ничего не могли. Особенно на меня въелся прапорщик и лейтенант , постоянно меня контролировали и придирались . И вот помню как сейчас суббота ПХД все помыто все чисто казарма пустая я один время часов 16 я лежу смотрю телик, вдруг ко мне в заходят пару прапоров и пару летех и типа тов. Сержант почему нарушаем распорядок дня , почему лежим почему телек смотрим а ну быстро на тумбочку дневальным службу нести, на мой вопрос для кого я тут один ? Ответили для нас и ушли в каптерку играть в карты и бухать . Постояв на тумбочке пол часа я громко крикнул рота смирно , они видно быстро спрятали карты и бухло приоткрыли дверь и спросили хахол кто там (я сам из Одессы), я сказал что ни кого просто проверка связи , мне пообещали оторвать яйца . Через пол часа я снова рота смирно и другим голосом вольно , снова шум за дверь и звон посуды, при открылась дверь в коридор и снова хахол кто там , никого говорю и буду дальше кричать пока от меня не снимут с тумбочки . Ну а дальше как в кино через 20 мин я вижу в окно в часть заезжает командирская Волга из нее вылазит наш ком див ген майор и нач штаба полковник Шпак и еще какой то полкан что то показывают в даль на антенны узла связи что то расказывают генералу. Я быстро под тянул ремень чистанул сапоги и на тумбочку как кремлевский курсант в стойке, а то вдруг зайдут . И точно генерал показал рукой на нашу казарму что то спросил у нач штаба и они двинулись ко мне. Рота смирно крикнул я вольно не громко сказал ком див . Пошел нах[рен] хахол раздалось из за двери каптерки , сейчас [ман]ды получишь крикнули пьяные любители карт. Надо заметить что нач штаба был тоже родом из Украины мой почти земляк, меня знал в лицо иногда меня дрючил в штабе дивизии за плохую уборку солдат иногда хвалил когда солдаты чертежники, художники за ночь могли сделать срочную работу по картам. Где тихо спросил меня он? В каптерке в конце корридора ответил я . Кто солдаты? Нет офицеры и прапорщики доложил я . Понятно сказал ком див , я даже боялся на него посмотреть и подошел и по стучал в дверь в каптерку. Пошел нах[рен] снова раздались голоса из за двери , сейчас с@ка доиграем и тебе п%%%%ц будет , яйца свои на антенах искать будешь . Дальше помню смутно, был страшный рев бегемота, медведя , тигра, слона дверь в каптерку была выбита генералом с ноги одним ударом . Дальше звон бытых бутылок и стаканов, звон поломанных стульев о что то не совсем твердое , больше ничего я разобрать не смог так как нач штаба приказал мне выйти из казармы на улицу и никого не впускать . п@рно длилось мин 40 . Что с ними делал генерал и полковники можно только догадаться. Через час подъехал автобус пирожок и казино поехало в город на губу на 7 суток. Мне нач штаба приказал убрать в каптерку , и держать язык за зубами если будут спрашивать за что их генерал посадил на губу? Отвечать за нарушение распорядка дня и формы одежды . Прошла неделя они вернулись я снова лежал смотрел телик , в казарму зашел прапор , я встал поздоровался с поздравил с возвращением . Мне на тумбочку спросил я его ? Идиты нах[рен] ответил он повернулся и пошел в каптерку.

новоиспеченным бойцам спецназа ГРУ, что их натаскивали не зря. Им была поставлена учебная задача – организовать засаду на колонну, состоящую из грузовика и машины сопровождения, которые двигались по дороге. В автомобиле сопровождения как раз и сидели экзаменаторы.

Устроили засаду на пустынном участке трассы, приготовились для встречи «гостей». И вот машины уже приближаются, еще немного и вступать в бой. Но надо же было так случиться, что на пустой дороге между грузовиком и джипом нахально встрял «Жигуленок» с каким-то пенсионером за рулем. Руководитель группы ругнулся, но делать было нечего – не отменять же засаду из-за одного«Жигуленка».

Засада подразумевает этакий трах-бабах: грузовик учебно подрывается на взрывчатке, далее всю кавалькаду обрабатывают сильным огнем из всего, что может стрелять. Палили холостыми, а те имели в отличие от настоящих, еще и большую шумность, да и дыма порохового давали изрядно. В один миг мирный участок трассы превратился в настоящий ад.

После того, как было учебно уничтожено, все, что могло даже теоретически ответить в ответ, в дело вступила отдельная группа, как я понял из рассказа Ильи, это была «группа дострела». В ее функции входило добивание раненных и уцелевших, а также изъятие документов. Вышли, выполнили задачу – разумеется, учебно. И тут вспомнили про того несчастного водителя «Жигули», который на момент нападения также тормознул между грузовиком и джипом. Вся расправа происходила на его виду. Он наблюдал за ликвидацией военных непонятными людьми в максхалатах широкими глазами, пребывая в ступоре.

Решили подойти к нему, посмотреть, как он там, успокоить, если надо, объяснить, что тут идут учения. Не удалось. Едва пенсионер завидел, что группа чистильщиков закончила добивать, обыскивать и, переключив внимание, направилась в сторону его автомобиля, он втопил газ до упора. Его жигуленок мгновенно вырулил из-за грузовика, буквально за секунды уйдя в точку. Интересно, что вообразил себе этот человек и что потом рассказывал своим знакомым за рюмкой водки?

ЗЫ: Группа экзамен не сдала. Дедок оказался проворней.

"Ну, как же так, раз в жизни встретил трехглазого человека, тем более , любимого дедушку - и на тебе... Выбили глаз, не дали полюбоваться на эдакое чудо природы. Щупал дедову яму на лбу и ненавидел немцев. Дед весело смеялся.

Когда я чуть подрос, и история с третьим глазом отошла в сторону, дед мне кое-что рассказал о взаправдашней войне:

«. . Первый день на фронте.

Нам всем выдали новые шинели. При довоенной бедности, это было как соболья шуба, невероятное богатство.

Все, нарядные и довольные обновками, шли в камышах по щиколотку в воде.

Вдруг где-то сквозь заросли, затрещал немецкий пулемет.

Командир закричал: "Ложись! " и плюхнулся в черную жижу. Но из семидесяти бойцов, только пятеро последовали его примеру. Остальные не могли себе представить, как такую ценнейшую вещь, как НОВУЮ ШИНЕЛЬ, можно вот так запросто погрузить в вонючую болотную жижу.

Они продолжали стоять, нагнувшись почти до земли, прикрыв лицо руками.

Их убили всех. В первый же день их войны... »

Хвастаться нехорошо, ну и хрен с ним, а я похвастаю: мой дедушка Петр Гаврилович Андронов, всю войну провоевал в разведке боем. Кто знает, тот оценит. Кто не в курсе, поясню: 30 вооруженных до зубов разведчиков получают задание, переходят линию фронта. Выходят в тылу на укрепленный немецкий объект, забрасывают его гранатами, берут контуженного языка, если есть, отрезают 100 метров телефонного шнура, чтоб сразу нельзя было исправить, и дай Бог ноги, отстреливаясь, бегут назад к линии фронта.

Вроде ничего такого, будто игра "Зарница", только одна малость все портит - статистика. Не было случая, чтоб из 30-ти разведчиков, вернулись больше четверых. Обычно - один или двое.

И, как правило, подстреленные. Мой дедушка умудрялся возвращаться. МНОГО РАЗ! Вы только вдумайтесь в теорию вероятности. Вернулись они вдвоем, ордена на грудь, подлечились, получили недостающих двадцать восемь человек и вперед...

Хотя если честно, то это не столько дедушкина заслуга, сколько бабушкина. Она у меня... Колдунья - плохое слово, короче, она заранее знала, что муж ее с войны вернется весь израненный, но живой. Но это уже другая история. О бабушке Поле как-нибудь в следующий раз.

". . Главная трудность - перейти линию фронта. Обычно на это уходили у нас целые сутки. Перед переходом мы расходились вдоль фронта на несколько километров, чтоб каждый был один, ведь если у одного нервы не выдержат, и он шумнет или побежит, то минометным огнем накроют всех, кто рядом.

Накроют сто из ста. Дружно с обеих сторон, в этом у нас с немцами было единодушие. Ползти можно только ночью, и то медленно и аккуратненько.

Если за ночь не успел, то днем отлеживаешься, изображаешь кочку или убитого. Самое большое, что мне удавалось сделать за целый день- это развязать мешок, вытащить сухарик и завязать мешок. Все. Двигаться можно только со скоростью часовой стрелки, иначе снайпер наш или немецкий, обратит внимание на беспокойный холмик и успокоит.

Однажды перешел линию фронта, идти не могу, нога перебита. Ползу живой и довольный по лесу, уже на нашей стороне. За мной тянется дорожка запачканной кровью травы. Рана навылет, несерьезная, но кровь теряю, всего бросает в дрожь, скорей бы доползти, не потерять сознание.

Вдруг сзади:

"Стой, кто идет! "

Разведчик, говорю, из такого-то батальона. Часовой убрал от моей головы винтовку со штыком и заговорил:

"А, разведчик, ну так ваши еще вчера переехали он туда, версты две отсель. А тут теперича мы, артиллерия. Ты это, полз бы к своим, а то у нас и самим жрать неча, а тут еще тебя , бугая, кормить. У вас разведчиков, небось, пайки с сухофруктами и шоколадом. Ну так вот, шуруй туда, там тебя пусть ваши бинтуют и откармливают…"

Я понял, что если начну с ним спорить, то только драгоценную кровь потеряю, а эта падаль может и штыком проткнуть.

Как дополз - не знаю. Очнулся за тысячу километров в госпитале. После - обратно в родную часть и опять из нас собрали 30 человек... "

Больше всего мне запомнилась одна дедушкина история про переход через линию фронта:

"Случилось это под конец войны. В ту ночь все шло наперекосяк. Одно хорошо, что сам не ранен. Я возвращался с задания уже два дня. Все это время не спал, потому что на мне был "язык". А кто спит с "языком", тот сам просыпается "языком".

Как назло, мой "язык" подох от ран.

Голодный, как собака, пить хочу, умираю, в автомате - два патрона. Ползу.

Только начал, а еще метров 500. Слышу, а потом уже и вижу, прямо на меня из темноты, от наших ползет огромный немец. Морду опустил в землю, ничего не видит.

Направляю автомат ему в каску, затаился, жду. Ну, думаю вот, и помирать время пришло. Мой выстрел немецкие наблюдатели услышат, и вместе с нашими, целый гектар земли тут вспашут. Вот если ножом… Нет, не успею подобраться, заметит, стрельнет. Приготовился. Немец медленно поднял голову, он был в двух метрах от меня. Мы долго смотрели в глаза друг другу. Видимо он тоже понимал, что любой щелк - это конец.

Я почувствовал, что от него пахло гангреной и смертью. Нехорошо пахло, когда раны так пахнут, плохо дело. Дня два, наверное, с раной ползает.

Немец плавно полез в карман, я думаю: ну и подыхай. Только собрался стрелять, смотрю - он медленно протягивает мне свой нож рукояткой вперед:

- «Нихт шисен» Я беру его. Немец показывает себе на загривок и все шепотом бормочет: "Хильфе, хильфе, битте... "

Тут я понял. Залез к нему на спину, разрезал кусок куртки и добрался до раны между лопатками. Рана гноилась. Дал немцу в зубы рукавицу, чтоб не орал, а сам выковырял из него кусок железки. Достал из немецкого мешка флягу со спиртом и залил рану. Снял его брючный ремень и затянул потуже на спине.

Он поблагодарил, протянул мне полплитки шоколада и флягу с водой (все, что было в мешке) Говорит, «данке» мол, недалеко уже, а там мне помогут.

Да говорю, там твоих помощников дохрена, еле ноги унес. Весь лес в помощниках…

Если бы сразу на него со спины напасть, заколол бы, как свинью, а так… ну, не мог.

Мы молча расползлись каждый к себе, только мне нужно еще ползти часа три, а ему, даже раненому, не больше четверти часа. Но все время, пока я полз и ел шоколадку, даже не думал, что он, добравшись к своим, поднимет тревогу, осветится небо и меня закопают минометы.

Даже не думал.

Наоборот, я желал этой сволочи, чтоб он успел до своих добраться прежде, чем подохнет. По себе знал, как ему, гаду, сейчас хреново...

Сразу после войны, дедушка с семьей внезапно покинул свой родной Оренбург и уехал в «тьму-таракань» – в Киргизию, где и остался жить среди ссыльных, но свободным человеком. Ему по цепочке передали разведчики, что наших берут по всей стране. Нужно потеряться. Благо, страна у нас большая и красивая. Так товарищ Сталин, как мог, отблагодарил героев войны…

Однажды в День Победы, я был тогда еще совсем маленьким, увидел, как мой дедушка Петя сидел в сумерках у радиоприемника, слушал метроном минуты молчания и плакал.

Мне было так удивительно, что дед может плакать - это все равно, что я бы увидел его с накрашенными губами...

- Дедушка, что случилось? Почему ты плачешь?

Он повернул на меня свое заплаканное лицо и , чтобы меня не пугать, заулыбался.

Таким я его и запомнил.

В комнату вошла бабушка Поля, потащила меня за руку и сказала:

- Пойдем, пойдем, не будем мешать дедушке. Он не плачет. Мужчины же не плачут.

Это дедушкиными глазами плачут все его убитые друзья...

нет, так что, пришлось ехать на своей. И где-то на юге Москвы попадаю в теплые лапы сотрудника ГАИ за какое-то мелкое нарушение. Ну, слово за слово, (опаздываю, случайность, машина-то, видите, советская, не новая и т.д.) договорились на 300 руб. Лезу в кошель, а там – 2 бумажки по 1000 руб и 100 баксов.

Опаньки! У гаишника ведь, как у попа, сдачи не бывает…

А «штуку» жалко. Менять бежать – времени нет. Решил пойти на риск:

- Ладно, - говорю гаишнику, - дам я Вам тысячу. Обратно поеду минут через 40-45. К тому времени сдачу наберете?

- Да не вопрос, давай езжай, потом разберемся…

Еду и чувствую себя полным лохом…..

НО !!!!!!!!!!!!!

Примерно через час возвращаюсь обратно. Дай, думаю, заеду к тому инспектору, вдруг у человека совесть есть? Подъезжаю…..

Картина маслом: Стоит гаишник и со вкусом дрючит джип, размером со средний танк, рядом мнутся и что-то невразумительно блеют два «гостя с солнечного юга». Я подтормаживаю. Кавказцы с удивлением на меня уставились, гаишник же меня не замечает. Стою, минуту, другую, третью…. Потом слегка нажимаю на клаксон. Негромко так, вежливо. Гаишник поворачивается, улыбается, кивает, подбегает ко мне, доставая на бегу откуда-то 700 руб, протягивает мне, и, видимо, для большего прикола, со словами «можете ехать» отдает честь. Я включаю передачу, оглядываюсь на этих двух у джипа, отмечаю для себя, что таких УДИВЛЕННЫХ харь я никогда не видел……………. . и тут до меня доходит весь комизм ситуации…..