Медицинские истории #врач

на взаимном обучении, причём непрерывном. Коллеги учатся друг у друга, я наставляю своих сестёр, тренировки включены в рабочие часы — медсёстры-менторы постоянно работают над практическими навыками среднего медперсонала.

И, несмотря на захолустье и маленькие размеры — в нашем госпитале проходят ротации и студенты медвузов и медсестринских школ, а также есть программа подготовки ассистентов врачей.

Ну, а иногда мне звонят из местной школы — есть подросток, интересующийся медициной, можно ли ему пару дней походить за вами и увидеть медицину изнутри. Никогда не отказываю, из эгоистических побуждений — эти ребятки будут моими врачами или медсёстрами в совсем уже, увы, недалёком будущем.

И есть у меня любимый вопрос, который я задаю почти всем: что сложнее, взлёт или посадка, начало наркоза или его окончание?

Вопрос несложный, на наблюдательность и логику, шансы угадать ответ — 50%.

И, неизбежно, две трети ответов — неправильные.

Да, взлёт выглядит более энергичным и драматическим, посадка выглядит нудной и простой.

Тем не менее — после 40 лет в окопах медицины — именно окончание является наиболее значимым и сложным.

Когда я ввожу в наркоз — это практически просто применение моих навыков, где я делаю что положено и участие пациента в этом — минимальное.

А вот посадка — это тот момент, когда мой контроль заканчивается и пациент переходит, частично, на автономное состояние.

То есть — не всё и всегда зависит от анестезиолога, в этом танго появляется второй участник, пациент. И этот второй участник должен убедить меня в своей автономности. Как? Следуя моим командам — кивните, если слышите, подымите голову, откройте глаза, глубоко вдохните.

Я очень старомодный анестезиолог, в моей юности наркоз был куда опаснее — так что я никогда не тороплюсь, перевожу в пробудительную палату только если я доволен состоянием пациента.

Ну, и если я вас не убедил — именно пробуждение и поведение во время него — весьма разнообразно и непредсказуемо, смех, слёзы, мат-перемат, угрозы, «пасть порву! », делириум. И что интересно — раз на раз не приходится, я тут уже четверть века, множество повторных пациентов — и дав наркоз 5 раз одному и тому же пациенту — я не возьмусь предсказать его пробуждение в 6-й раз.

Так, увлёкся, разговор пойдёт о наркозах заключенным, отбывающим наказание в местной федеральной тюрьме.

Точнее, об их охране.

Охрана зэков из тюрьмы максимально строгого режима, к счастью, в прошлом, эту часть тюрьмы просто перевели. Зэки там были — монстры, убийцы шерифов, полицейских, охранников, особо опасные террористы.

Всё было очень по-взрослому серьёзно: 6 охранников, в бронежилетах, с оружием наизготовку, кандалы на руках и ногах. Два охранника, один в операционной, один снаружи, напротив двери в операционную.

Кандалы снимали после ввода в наркоз — ничего металлического быть не должно, можно страшно обжечь при применение электрической коагуляции.

Вместо этого — временные пластмассовые кандалы.

Всё это — в прошлом, сейчас заключенные намного менее опасные, режим средней и минимальной строгости.

Минимальной — их подвозят к госпиталю и отпускают на лечение, затем по звонку приезжает охранник и забирает, одеты они, как правило, в гражданскую одежду.

Средней тяжести — наручники и два вооружённых охранника, один из которых переодевается в хирургическую униформу и следует за пациентом в операционную.

Рутина, я хорошо знаю многих охранников, практически в лицо.

Ничего, кроме взаимного уважения, я от них не видел. Один раз, правда, я вспылил — я смотрю пациента в палате, а стражи смотрят футбол, с максимальной громкостью — пришлось выдернуть штепсель телевизора.

В остальном — по окончанию взаимодействия — я никогда не забываю их поблагодарить за их работу, они меня хорошо знают, я заботливо к ним отношусь, операции могут идти часами, удобное кресло я им всегда найду.

А вот, наконец, и история.

Уехал в отпуск, вернулся — зэк на операцию, наркоз прошёл штатно, то есть скучно, что хорошо.

Начинаю будить — страж вскочил и надел наручники и ножные кандалы.

Хм… странно и необычно, максимум одну руку приковывают к носилкам или больничной постели. Стражник молодой, мне незнакомый, на моё недоумение он пояснил: его так научил его более опытный сослуживец, якобы так лучше для персонала операционной. Я пожал плечами — ничего более мощного, чем мои препараты, в медицине — нет. Суета с наручниками и кандалами мне показалась чрезмерной. Я, грешным делом, подумал — молодой, научится.

И надо же такому случиться — через день ещё один зэк, а потом ещё один.

И у всех охранников — одинаковый модус операнди, тотальное применение железных оков.

На третий раз я не выдержал: ребята, это что-то новое и избыточное, мы раньше обходились без этого, у вас новые правила, новые инструкции?

Всё оказалось гораздо проще и глупее.

Пока я был в отпуске — зэк проснулся и принялся буянить, посленаркозный делириум, вещь достаточно обычная и контролируемая моими медикаментам .

То ли операционная команда растерялась, то ли не в меру инициативный охранник решил поучаствовать — результатом стал полностью закованный зэк. Делириум, кстати, продолжился и стал хуже — пациенты в этом помрачённом состоянии не выносят физические ограничения, выход тут один — ввести в лёгкий наркоз и попытаться позже разбудить в более благоприятных условиях.

Или, короче: эта не ваша проблема, ребята, ситуация медицинская, а не пенитенциарная.

Ещё короче: сидите и не вмешивайтесь, пока я вам не дал отмашку на перевод.

И расскажите это всем вашим сотрудникам, пока это не стало привычкой, рутину тяжело ломать, а то вот возьмут и создадут новый ноу-хау пробуждения больного. Я, кстати, здесь съязвил и поинтересовался — вы же тоже бываете моими пациентами, ребята вы здоровые и могучие — мне вас тоже заковывать в наручники перед пробуждением? Ну, типа, новое слово в анестезиологии — хорошо зафиксированный пациент в лекарствах не нуждается! !

Шутки шутками — но если я ещё один раз это увижу — звоню вашему капитану и извещаю администрацию госпиталя.

Права на лечение и медицинские стандарты тюремное заключение не отменяет.

И что лечение и заключенного и его охраны — ничем не отличается.

Мораль? Да какая там мораль, просто совет-пожелание — да обойдёт вас нужда в анестезиологах и тюремных охранников!

детей в долгий ящик не следует и мы взялись за эту задачу со всем рвением. Отсутствие результата через полгода намекало, что метод научного тыка имеет свои плюсы, но слабая прогнозируемость перевешивает все достоинства. На семейном совете решили идти сдаваться врачам, благо хорошая больница была прямо под боком. Назначили нам кучу анализов, среди которых была и спермограмма. На этом моменте меня начали терзать сомнения, но ради семейного счастья можно было и поднапрячься.

В назначенный день пришел я в регистратуру, отдал направление и выдали мне в провожатые милую девушку-медсестру. Она отвела меня в маленькую уютную комнату на первом этаже, объяснила тонкости процедуры и оставила в гордом одиночестве… Вот тут я призадумался – ведь наверняка же кто то придумал высокотехнологичный аппарат для забора эякулята, а я тут сижу и гоняю лысого, как какой то подросток. За этими великими мыслями квест кое как был выполнен и стали мы с супругой дожидаться результатов. По итогам обследования нам рассказали, что в целом мы оба здоровы и каких то серьезных преград нет, но есть над чем поработать – попить витамины, подлечить хронические болячки, отказаться от бани и горячих ванн, больше двигаться и т. д. На фоне стремления к совершенству не забывать о конечной цели и пробовать добиться положительного результата. Если через полгода беременность не наступит, то сдать анализы еще раз, чтобы понаблюдать динамику.

Через полгода результаты, безусловно, были, но вовсе не те, на которые мы надеялись – сломался диван и соседи по площадке при встрече улыбались иронично-понимающе… Хочешь не хочешь пришлось идти сдаваться повторно. Здраво рассудив, что второй раз все пройдет проще, заявился я к медикам. Опять выдали мне девушку провожатую, только повела она меня почему то не в знакомую уютную процедурку, а повезла на лифте куда то наверх. Решив, что за полгода могло многое измениться, я не стал возражать и следом за медсестрой попал в довольно большой кабинет, где она отдала направление врачу, что то невнятно буркнула и удалилась. И тут начался театр абсурда! Мало того, что врачом была девушка, в кабинете было еще две ее коллеги. Мне предложили присесть на стул поближе к аппарату. Вот тут я и вспомнил свои мысли на первой процедуре и знатно удивился оперативности воплощения их в реальность. Настораживало меня пара вещей:

Медички явно никуда не собирались выходить, а методично занимались своими делами. Я в молодости несколько раз пьянствовал со студентами-медиками и отдавал себе отчет, что в части здорового цинизма и юмора на грани фола они большие мастера, но вряд ли это было уместно на рабочем месте. На всякий случай украдкой осмотрел себя, вроде бы на футболке нет надписи «почетный экскгибиционист города» или чего то подобного. Даже характерного плаща и того не было.

Еще большие подозрения вызывал сам аппарат – я со своим техническим образованием не мог сообразить, как его применить по назначению. Насадка была явно маловата в диаметре и какой то странной формы, а гофрированный шланг не выглядел съемным, что сразу наводило на мысли про сложности с мойкой и дезинфекцией.

Из этих размышлений меня вырвал прямо приказ врача:

- Что же вы сидите? Приступайте уже!

- Я бы рад, только не могу сообразить, как это делать.

- Что тут соображать, зажимаете наконечник в зубах и дуете в трубку, что есть силы!

Про себя решив ничему не удивляться, я выполнил поручение и сразу же получил ответ, который меня добил окончательно – показания в норме! Вот тут я уже не выдержал и вежливо поинтересовался - каким таким чудом они так быстро, а главное таким интересным способом узнали , что показания в норме? Как я упоминал выше, больница была хорошая и дураков там замечено не было, поэтому первое, что сделала врач – посмотрела в направление и с трудом сдерживая смех сказала

- Ага, так вам нужна была не спирометрия, а спермограмма! Пойдемте, я вас провожу…. И имейте в виду – легкие у вас в полном порядке.

Отвели меня в уже знакомую комнату, где все пришлось делать старым дедовским способом….

PS если кто из участников этого шоу узнал себя, то низкий вам поклон, у нас вскоре все получилось!

(а-ля

Баба-Яга) с ведром и шваброй и заявляет доктору, типа "щас я тут у вас уберу". Врач тихо возмущен, но вежливо говорит: "Нина Сергеевна, а почему сейчас, а не после работы? Тут же и я сижу, и люди вот пришли".

Та сходу отвечает: "А мне сегодня раньше надо уйти! ". И начинает елозить шваброй по полу.

У доктора выражение лица, конечно, недовольно-возмущенное, но - интеллигент, в тому же психоневролог, сдерживается.

Работница швабры и ведра резво оттесняет своим инструментом от стола и в 3 секунды делает имитацию протирки чистого пола, грязной тряпкой.

Далее подъезжает шваброй к ногам сына, недовольно заявляет ребенку:

"А ты, мальчик, чего тут стоишь, не видишь, подвинуться надо побыстрее, я ж сказала. что убираю тут! "

Сын, поднимает на нее свои наивные детские глазки и не задумываясь ни на секунду, громким, звонким голосом выдает: "Пошла в жопу! ".

"Баба-Яга"замирает камнем от такого поворота дел. Резко краснеет, хватает свои инструменты и пулей покидает недоубраный кабинет.

Доктор, ни слова не говоря, берет направление и пишет: "Психически здоров".

но так и не заимел, даже самого скромного шрамика, или ушиба на голове, а это большая редкость.

Вот только с везением у Клауса были большие проблемы…

Эта история началась ровно сорок лет назад в Подмосковье.

Пионер Коля, поехал с ребятами рыбачить, купаться и загорать. Принялись они копать червей, как вдруг наткнулись на металлическую пряжку с таким рисунком, за который директор школы с любого пионера, мог бы моментально снять красный галстук и вызвать родителей. Ребятишки заинтересовались, ускорились, углубились и вскоре докопались до серо-коричневых костей, пуговиц, черепов, ложек, остатков сапог и ржавых немецких касок.

Это оказалась наспех устроенная братская могила десятка немецких солдат.

Пионеры с перепугу позвали взрослого, тот, конечно же, наказал ничего руками не трогать, а сам побежал звонить в милицию.

Но девятилетний Коля, ослушался инструкций взрослого, он никак не мог оторвать взгляда от зияющей черноты глазниц одного из немецких солдат. Снял Коля с себя футболку, завернул в нее череп и под шумок, помчался с ним домой.

Родителям рискнул показать только через месяц, все дожидался благоприятного настроения. Не дождался.

Папа был категорически против немецкого черепа в квартире, мама, еще под вопросом, но скорее всего – тоже против, просто у нее речь ненадолго отнялась и ноги подкосились.

А пионер Коля катался в рыданиях по полу, доказывая родителям все преимущества наличия в доме головы убитого немецкого солдата, но родители были суровы и непреклонны, и тогда хулиган и двоечник Коля, пустил в ход последний аргумент:

- Мама, Папа, давайте так – если я получу хоть одну двойку по любому предмету, то сам эту голову отнесу на мусор, а пока не получил, то пусть она лежит, хотя бы в подвале в посылочном ящике…

Несмотря на кощунственность ситуации – это было неплохое предложение и родители со скрипом согласились, ведь они знали наверняка, что их оболтус, завтра же, как миленький нахватает «пар» и «колов».

Но, Коля не нахватал. Он держался из последних сил - тянул на уроках руку, делал все домашние задания, не прогуливал труд и физкультуру, понимал, что родительское слово – кремень и все зависело только от него самого.

В его простенькой пионерской жизни, никогда раньше не было чего-нибудь настолько же неигрушечного и настоящего, как человеческий череп, да еще и немецкий – это практически, как иметь бивень мамонта и не просто мамонта, а мамонта - фашиста…

Каждый день Коля вызывался сходить в подвал за картошкой и подолгу там сидел, разглядывая свое богатство, а однажды он спросил у мамы:

- Мама, а как мое имя будет по-немецки?

- Ну, наверное - Клаус, а что?

- Клаус? Не плохо, мне нравится. Буду звать его Клаус, а то все - череп, да череп…

Прошли годы, Николай (спасибо Клаусу) почти на отлично закончил школу и без всякого блата поступил в медицинский институт, хотя до этого, врачей в Колином роду не наблюдалось.

В веселые студенческие годы, Клаус помогал своему другу как мог – служил ему наглядным пособием, пару раз вполне убедительно сыграл в студенческом театре роль бедного Йорика, и даже помог Николаю защитить кандидатскую…

Спустя много лет, Николай Сергеевич, стал доктором наук и очень хорошим детским врачом, а старина Клаус, уже давно не пылился в сыром подвале в посылочном ящике, а спокойно спал в старинном письменном столе. Даже старенькую маму Николая, Клаус уже не пугал, наоборот, она относилась к нему, как к дальнему родственнику и была благодарна ему за то, что когда-то, он так или иначе, заставил сыночка взяться за (свою) голову…

Однажды в гости к Николаю Сергеичу заглянула младшая сестра с сыном-тинейджером. Пока Коля с сестрой возились на кухне, племянник вытащил Клауса, схватил со стола чернильную ручку и не долго думая, нарисовал на черепе эсэсовские молнии и свастику.

Николай пришел в бешенство, он наорал на племянника, кричал, что это скотство, кощунство, и все в таком же духе, и когда гости разошлись, Коля принялся спичечными головками отчищать Клауса от похабных рисунков и тут он вдруг подумал: - Племяш мой, конечно, законченный балбес и циник, но чем же я лучше него? Я ведь и сам, уже сорок лет издеваюсь над трупом бедного Клауса, не давая ему покоя… Да и что я про него знаю, кроме того, что у него было богатырское здоровье, чуть лопоухие ушные раковины и того, что он погиб под Москвой? Ничего. Я даже имени его не знаю…

Бывший пионер Коля напряг все свои связи и попытался узнать - Куда сорок лет назад подевали останки немецких солдат из той братской могилы? Но так ничего и не выяснил. Ему объяснили, что, скорее всего, чтобы не поднимать ненужной огласки, их увезли куда-нибудь на свалку и затрамбовали катком…

И тогда Николай Сергеевич списался со своими коллегами - врачами из Германии, объяснил ситуацию и… не прошло и месяца, как под его окнами припарковался огромный серебристый автопоезд, похожий на самолет и из него вылез толстый усатый немец. Немец поздоровался с Николаем, взял в руки коробку с Клаусом и осторожно открыл ее.

Николай Сергеевич заранее принял лошадиную дозу валокордина и предпринял нечеловеческие усилия, чтобы не разрыдаться, прощаясь со стариной Клаусом.

Успокаивало только то, что этот толстый немец - дальнобойщик, был единственным человеком, кто за последние сорок лет, так же трепетно отнесся к Клаусу, как и сам Коля…

Умом-то Коля все понимал, но его душа никак не могла примириться с тем, что Клауса нужно вот так взять и вдруг зарыть в грязную землю. И почему сейчас? Может еще парочку лет подождать? Ну что с ним может случиться, он ведь уже сорок лет все смотрит на нас глазной чернотой и улыбается своими белыми, здоровыми зубами?

Автопоезд на прощанье душераздирающе посигналил и уехал… а бывший пионер Коля, сразу почувствовал, что на душе у него стало пусто, грустно и одиноко, но легко - легко, как космонавту на Луне…

Вскоре позвонили коллеги из Германии и сообщили, что Клаус со всеми воинскими почестями был торжественно похоронен на воинском кладбище в братской могиле.

P. S.

Пока мы, с моим, изрядно заболевшим сыном сидели в кабинете в ожидании результата анализа крови, доктор Николай Сергеевич курил и рассказывал мне всю эту историю…

(Сегодня, спустя неделю, мой Юрка уже почти совсем выздоровел - тьфу, тьфу, тьфу, и все благодаря глубокоуважаемому Доктору и убитому под Москвой немецкому солдату Клаусу…)

Прощаясь, Николай Сергеевич задумчиво улыбнулся и очень серьезно сказал:

- Можете обо мне думать что хотите, но рано или поздно, я, так или иначе, съезжу к своему Клаусу на могилку…

нет. Он присоединится к команде только в Крондштате. Поэтому матроса отправляют к портовому доктору-англичанину.

Матрос приходит к доктору и на пальцах объясняет тому, что, мол, грузил ящики, заболел живот. Доктор осматривает его и пишет справку на английском языке. И тоже на пальцах показывает рабочему, что ему нельзя работать, только отдыхать, а по прибытии срочно показаться врачу.

Матрос радостный, хотя и с болью в животе, идёт с запиской на корабль и показывает её мичману. Мичман знает только немецкий язык, но кое-как находят графу болезнь.

"Едрить! " -удивляется мичман: "Написано "херня" какая-то! "

Матрос идёт к себе. На вопросы о болезни машет рукой: "А... Херня! "

В общем всю дорогу домой он сидит на бухте с тросом и курит. Матросы переговариваются:

"Видишь, сидит человек и хернёй страдает! "

Но за сутки до прибытия в Крондштат матрос умирает от страшных болей в животе. У всех на устах: "От херни какой-то помер... "

Так постепенно неизвестное слово расходится по флоту и начинает выходить в массы.

Между тем ту самую записку донесли до одного офицера, знающего английский, чтобы всё-таки удовлетворить своё любопытство. Он сказал принесшему: "Это, батюшка, никакая не херня! Это hernia - грыжа по нашему... "