Риелтор своими запросами в паспортном столе запустила явно не те механизмы и вскоре в квартиру по ордеру вселилась "веселая" гоп-компания, которую сегодня назвали бы "профессиональными соседями". Были спилены замки на входной двери, выломана дверь в ванную и смыты памперсы в унитаз. Иным словом это были рейдеры, единственная задача которых это заставить владельца продать квартиру сильно дешевле номинала. Обращение к участковому эффекта не дало, напротив выяснилось, что он активный участник схемы отжима жилья.

Я был недостаточно глуп и силен чтобы врываться в квартиру и выкидывать бандитов, но все таки я был молод и безрассуден. А это страшная смесь. План созрел мгновенно и я попросил мать друга немедленно отъехать на пару дней к какой-нибудь подруге.

Тем же вечером в квартиру, пользуясь отсутствием входных замков, пришел незнакомец с двумя литровыми бутылками, модной тогда, водки "осталко" и пакетом закуски. Чего уж тут скрывать, незнакомцем был я. Дурные люди сходятся быстро, поэтому нетрезвый гость, "перепутавший подъезд" пришелся кстати к, заскучавшей без старушки, гоп-компании.

Через пол-часа крепко спящая компания в лице трех бандитов была налысо обрита и раздета до гола. Я накапал на их тела кефир после чего сделал много фотоснимков в весьма недвусмысленных позах. Адреналин зашкаливал. План был практически выполнен, но проверяя содержимое карманов их одежды я был сильно удивлен, обнаружив, помимо паспортов, удостоверения сотрудников милиции метрополитена и табельное оружие.

Злость взорвала меня изнутри — призванные охранять занимаются бандитизмом. С яростью я внес изменения в изначальный план. Синим химическим карандашом, которым я рисовал себе татуировку северного сияния на руке, я нарисовал всей троице петушинные метки на задницу и соответствующие перстни. После чего отвез их туши к памятнику "героев взятия Плевны", где сидя неподалеку в машине дождался пока ранние собачники вызовут наряд.

На следующий день в обмен на паспорта, служебные удостоверения и оружие я получил у нотариуса дарственную на комнату на имя матери друга. Через месяц, после того как сделка по продаже квартиры была завершена и владелица уехала к сыну, я напечатал фотографии и отправил их по почте на имя руководства милиции метрополитена.

— А где это Пашка Горелов, что-то я давно его не вижу?

Родственники весьма удивились такому вопросу. Даже не сразу сообразили, про кого речь. Потом вспомнили. Ну да, был такой мальчишка в деревне, даже с кем-то из сыновей в параллельном классе учился. Жили вроде эти Гореловы через три дома. Вроде кто-то из них и сейчас там живёт. Только никогда никаких даже похожих на близкие отношений меж их семьями не было, едва знались. А Пашка, тот вобще сразу после школы умотал куда-то учиться, и так больше и не вернулся. Вроде говорят, в Москве инженером устроился, но правда, нет ли, кто знает?

А немец знай талдычит своё — подать мне сюда Пашку, и всё.

Ну, дело попахивает последней волей умирающего, стали выяснять. Адрес нашли, телеграмму дали, пригласили на переговоры. Алё-алё! Павел Афанасьич, христом богом, мы вам что хотите, мы вам дорогу оплатим. Ну, тот тоже обалдел слегка, но все же люди, все человеки, да и любопытно, что это старику за каприз в могилу глядя в голову ударил. Говорит - только на день если, конец квартала, очень много работы.

И приезжает. Ну, его конечно на вокзале как дорогова гостя, встречают, в такси сажают, везут к деду.

Входит он, здрасьте-здрасьте, как поживаете, вот он я приехал, как просили.

Дед его узнал. Эко, говорит, ты вырос. Важный стал, в галстуке! С портфелем! А ну-ка, говорит, помогите встать, что ж я перед таким дорогим гостем как бревно валяюсь, я ведь ещё не помер! Человек из самой Москвы ехал, а я лежу.

Тут конечно подскочили, встать помогли. Стоит немец, на клюку свою опирается, говорит Пашке, — ну-ко, подойди. А все значит стоят тоже, дыхание затаили, вот сейчас и откроется страшная тайна. Ну, тот подходит, дед перехватывает свою палку половчее, и обушком Пашке точно в лоб — нна! Тот за голову схватился, а дед говорит — это тебе за фашыста. И со второй руки по уху плашмя — нна. А это тебе за недорезаного.

Тот отскочил, кричит — совсем с ума спятил, старый? Это ты за этим меня из Москвы звал? А сам за голову держится, крепко ему прилетело. Старик — а как же? Мне ведь помирать вот-вот, я всё лежу и вспоминаю, какие долги не розданы. С долгами в могилу неохота. И по всему выходит, вот ты один остался. Теперь значит и помереть можно.

Ну, а вокруг конечно все суетятся, головами качают, полотенце мокрое гостю суют, охают, ахают. Неловко действительно получилось. Ехал человек из Москвы, а ему на вот. Он полотенце ко лбу прикладывает, а сам говорит.

— Эко, говорит, ты злопамятный какой, немец! Тридцать лет уж почитай прошло, а ты всё помнишь! Ну чисто фриц недобитый!

Немец — кто фриц недобитый? Я фриц недобитый? Ах ты! Вскакивает, палку наперевес, и за Павликом. Тот наутёк. Бегут по деревне, впереди Пашка, в галстуке, с портфелем, за ним немец, в подштанниках, с клюкой.

— Я те, сопляк, покажу — недобитый! Твой батька ещё в штаны ссался, я колхоз поднимал!

И тридцати лет как не бывало.

Ну, потом как-то всё это дело замяли. Старый человек, из ума выжил, что с него возьмёшь.

А немец после этого вдруг взял, и помирать передумал. Родственникам говорит — всё, валите. Нечего тут сидеть выжидать, ничего вам тут интересного больше не будет.

И разогнал всех.

Оклемался, и с головой всё наладилось. И пару лет ещё по деревне коз гонял.

Училка в шоке. Пацан в шоке. Ребятишки в шоке. Прохожие, включая меня, замерли.

После ндцатой безуспешной попытки становиться ясно, что ситуация явно критическая. Что делать? Как быть? Вызывать МЧС?!

Некоторые достают телефоны. Но не чтобы позвонить, а чтобы воспользоваться камерой. И честно заработать свой первый миллион просмотров в Тик-Токе. Другие молча стоят, наблюдают.

И тут появляется мужик. Точнее так — Мужик (с большой буквы М). Подходит, ловким движением рук, явно проверенным годами движением, приподнимает застрявшую тыкву куда-то вверх, крутит, наклоняет и высвобождает пацана.

Училка радуется. Пацан радуется. Ребятишки радуются. Прохожие радуются. Особенно радуются те, кто заснял.

Мужик, с чувством выполненного долга, молча удаляется. Пацан долго смотрит ему вслед, а потом как громко закричит:

— Спасибо тебе, добрый человек! Дай бог тебе здоровья!

— Не делай так больше...

И тут я понял — на каждый миллион псевдо-героев тик-токарей все равно всегда найдется настоящий и истинный герой.

Еще на сборном пункте офицер, приехавший забирать партию новобранцев, почитал личное дело Петрова и пригрозил, что поставит его писарем в штаб. Петров улыбнулся застенчиво, но промолчал: всякому офицеру верить на сборном пункте – мигом окажешься хрен знает где.

Познакомился я с ним уже на КМБ. Скромный, молчаливый, ни в одном месте не спортивный, но эрудированный – аж общаться приятно. В один батальон в итоге и попали. Через полгода он, как уже говорилось, поседел еще больше, так что даже короткая стрижка этого не скрывала. А офицеры и прапорщики батальона, поняв, что новый писарь (он же хакер, он же ремонтник он же… – список можно продолжать) быстро разбирается во многих вещах, а более всего – в куче бумаг, постарались спихнуть ему как можно больше обязанностей. Начальник штаба вместе с комбатом, правда, быстро всех отвадили, лишив самых хитрожопых премии. А через полгода доблестного труда даже младшего сержанта дали.

В батальоне Петрова не трогали: во-первых, считали безобидным: он умудрялся все конфликты, даже прошедшие точку невозврата, решать мирным путем, а во-вторых, прекрасно понимали, что с "крышующими" его майорами да капитанами ссориться не резон. Да и он не лез в дела батальона: вставал раньше всех, ложился позже всех, когда документы доделывал к утру. Мы даже не всегда знали, ночевал ли он в казарме, или провел ночь, заполняя книги да журналы.

И вот в один из дней приключилась у нашего уже младшего сержанта Петрова неприятность: слетела винда, а работы – непочатый край. Начальник штаба быстро раздобыл ему телефон с интернетом, и Петров начал отчаянно гуглить.

В тот момент дневальным по штабу стоял паренек, не так давно пришедший с КМБ. Лиц командиров он не знал, но в званиях разбирался. То есть полковника от прапорщика отличить мог вполне. Проблема была в одном: близоруким оказался, и на какой-то ляд снял (или не надел) очки. В ту минуту, как на грех, появился командир бригады. Появлялся он всегда одинаково: сперва его живот, а через секунду он сам, сверкая полковничьими звездами. Дневальный прищурился, разглядел три искорки на полевых фальшпогонах, но размер не определил (счел старлеем) и просто молча отдал честь. Комбриг это любил: он всегда старался заходить в батальоны как вежливый лось, тихо и по возможности незаметно. И вот так тихо он вошел в кабинет начальника штаба, где несчастный Петров, матерясь про себя, искал способы воскресить шайтан-машину в кратчайшие сроки. Отметим, что сидел он спиной к двери, и вошедшего просто не заметил.

Комбриг посмотрел на эту картину, подошел поближе, пару секунд разглядывал подробности вопиющего нарушения всего, чего можно, после чего отвесил такого хозяйского леща Петрову. Тот от неожиданности аж взлетел. Глаза углядели созвездия на плечах, и в ближайших кабинетах зазвенели стекла от могучего: "Здражлатащполковник! "

На вопль из своего закутка вылетел начальник штаба и вытянулся по стойке смирно.

– Почему солдат с телефоном? – строго спросил комбриг.

– Пытаемся комп починить, система слетела, тут же отрапортовал начальник штаба.

– Почему солдат не стриженный? – продолжал допытываться полкан. Следует отдать должное, Петров на тот момент действительно сильно оброс: ему банально некогда было постричься, да и острой необходимости не было, он попросту игнорировал все построения.

– Пострижем.

– Почему солдат седой?..

Ответа найти никто не сумел. Комбриг прошелся по кабинетам, выдал замечания по поводу чайников и чешущих языками гражданских тёть, вставил пистон комбату и начальнику штаба и уплыл куда-то в направлении соседних зданий. К дневальному подошел злой Петров. Неизвестно, чем закончился их разговор, но дневальный с того дня всегда был при очках и время от времени бегал на улицу посмотреть, нет ли больших звезд в непосредственной близости от штаба.

Через пару часов после ухода полковника, Петрову пришлось нести документы в штаб бригады. Там он переceкся с батальонным замполитом, который отчаянно пытался придать своей морде серьезное выражение. Получалось не очень. А когда он увидел Петрова, его вообще затрясло от беззвучного хохота.

– Товарищ майор, что случилось? – поинтересовался тот.

Проржавшись, замполит процитировал речь комбрига, выданную им во время совещания: "Захожу я, значит в штаб батальона. То что команду никто не подал, это как бы хрен с ним, но дальше… Захожу в кабинет начальника штаба. Смотрю – майор что ли за компом сидит?.. Присмотрелся – нет, солдат. Короче, бардак там у вас: чайники стоят, бабы ржут, дневальный слепой, а посередине сидит солдат, смотрит на все это [м]лядство и медленно седеет! "

Прозвище "Седой Солдат" закрепилось за Петровым до самого дембеля…

В увольнении всегда все было отлично, местное население всегда старалось нас угостить, и частенько мы возвращались с теми же семью рублями, с которыми ушли в увольнение, а еще с полными карманами сигарет.

Эту идиллию нарушало одно — патруль, который обычно состоял из танкистов из расположенного в соседнем районе Каназ Канакерского танкового полка, где то ли замом, то ли начальником штаба служил мой дальний родственник, которого я называл дядей, и которому передали, что я служу рядом и якобы, как написали родители, он даже обещал приехать в гости.)

У нас всех без исключения были новые парадки, хорошие шинели, а самое главное — это кожаные ремни и кожаные юфтовые укороченные сапоги с широкими голенищами.

Патруль обычно пасся в радиусе пятисот метров от нашей части, и наша задача была оторваться от патруля и добежать в прямую видимость до дежурного, который обычно дежурил на улице возле арки, и если видели, что патруль гнался за погранцом, сразу выбегали еще пару человек и бежать уже приходилось патрулю.

Кому не удавалось оторваться, с губы приезжали в кирзачах и в лохмотьях, которые то и формой не назовешь, и тогда был грандиозный разъеб и утомительные многодневные тренировки по бегу под руководством дураковатого старшего сержанта, мастера спорта по бегу.

Дважды мне удавалось убежать, но третий раз не оторвался...

В феврале ко мне в гости приехала Мама, которая разместилась недалеко от части в гостинице Звезда, я получил увольнение на весь день, погулял с Мамой по городу а в восемь вечера, нагруженный тяжелыми сумками с мамиными ништяками, возвращался в часть.

Хрустел снежок под сапогами, я уже видел в ста метрах нашу часть, как наперерез от стены отделились трое и шагнули на встречу.

Опа! Патруль! Танкисты, два азиата низкорослых, которые с вожделением смотрели на мою форму и сумки, и такой же нерусский капитан.

— Таварыщ салдат, предъявите ваши документы!

Если бы не сумки с ништяками, они бы увидели только мою спину, но бросить я их не мог, поэтому, доставая документы из внутреннего кармана, я расплылся в улыбке и говорю: Товарищ капитан, вы из Канакерского танкового полка?

— Да, а щто?

— Ну, это очень хорошо!

— А кому на губе бывает хорошо, солдат? Шютник, что ли?

— Да вот, давно мечтал попасть к Вам в часть, а теперь такая удача — сказал я, продолжая улыбаться улыбкой Швейка.

Капитан стал шевелить извилинами, не понимая, почему я такой борзый, но продолжал гнуть линию, но уже как-то неуверенно.

— Слышишь, юморист, я сийчас заберу тибя на губу за нарушение формы одежды, там и посмеешься!

— Ну что ж, я готов, куда идем?

Капитан не сдвинулся с места, хлопая моим военником с увольнительной себе по руке, глядя на меня.

Пауза стала претендовать на мхатовскую, он взглядом требовал объяснений.

— Товарищ капитан, как привезете меня на губу, то сообщите начальнику штаба подполковнику Ф... ву, что вы его племянника привезли, а то полгода служу а в гости никак не выберусь.

При упоминании этого имени азиаты как-то сразу расширили глаза и стали похожи на европейцев, а лицо капитана приобрело бурый оттенок.

Видя, что мы ломим шведов, я раздухарился — Товарищ капитан так куда идти, а то уже видите, из ворот наряд наш вышел и смотрит, едем на губу? Когда еще дядю порадую?

Он молча отдал документы, козырнул и, негромко матерясь на нерусском языке, они пошли вниз по улице.

Наш наряд подошел, помог донести сумки, спросили, о чем мы говорили и почему отпустили?

Я сказал, что нарушений по форме у меня нет и доки в порядке, да и вас они увидели.)

— Ну да, ссыканули, наверное — сказал сержант.

— Ну да!)

Про дядю и мои понты решил не говорить, только годкам рассказал во время застолья.